Следы глубокими, кровавыми щелками, с полукругом контура. Эти плечи, блестящие масляным отливом, сплошь испещрены борьбой с собой,ногтями поддевавшие когда-то теплую сведенную плоть.В желтом свете лампы её блекшие волосы размывают светящийся контур лица,и когда пробираешься пальцами сквозь жесткие пряди,еле видимый нимб размывается , оставляя золотистый силуэт с моего резкого движения. Меня коробит, не позволяя её как можно лучше уместить у себя на коленях,каждый жест с её замершим миром подобен рывку, и если бы я мог, я бы оцепенел бы также, попытаясь немного подглянуть за тем, на что она смотрит застывшим зрачком.С потолка, по бокам, смыкаясь к центру, на нас светят горячие лампы, пытаясь оживить тебя теплом хоть на пол минуты, но ты оказываешься куда настойчивее-заставляешь меня вновь понимать и разбирать холод послушного тела. Возможно, именно эта податливость мне-наш компромисс.
Аккуратно продолжаю косметический шов. Здесь труднее. Кожа расплывается прохладной инертной тканью,она противодействует, она не скользит.Не такая гладкая, и запах у нее совсем другой.Мне её жаль. Было бы ещё жальче, пролежав бы она тогда вдали от меня;изврат, ошибка, вопиющая жестокость над человеком. Но я здесь, и нам спокойно. Её родители смотрят мне в глаза;я не могу отвести взгляд. Во всём в ответе я, но мне не стыдно.Животное непонимание. Но между тем, вдруг они представят её без моего участия, и убедятся, что я пришел, чтобы позаботиться о ней?
В пустой комнате мы одни. Вновь звенящее одиночество с тошнотным чувством, тает под руками каждый предмет, и вязкий воздух берет меня за лицо.Скорбь,какого ты вкуса? У неё нет оболочки, она сыпется сквозь пальцы серым песком, порошит глаза и остается на зубах. Как хорошо, что я отверг её, и всё, что от меня осталось <...>
В пустой комнате мы одни. Вновь звенящее одиночество с тошнотным чувством, тает под руками каждый предмет, и вязкий воздух берет меня за лицо.Скорбь,какого ты вкуса? У неё нет оболочки, она сыпется сквозь пальцы серым песком, порошит глаза и остается на зубах. Как хорошо, что я отверг её, и всё, что от меня осталось <...>
Комментарии (3)
"Пардон за ошибки; Моя первая публикация, которая посвящена персонажу по имени Наив. Я решил написать немного о его жизни и о непростом окружении."
Я, как ребенок, на мгновение забегал в ванну, чтобы потрясенно увидеть свою находку: она, лежащая, выглядела бесподобно, но едкий запах не давал мне быть рядом. Где-то на периферии я мог подглядывать за ней, смотря через дверную щель, одевая очки задерживая дыхание. Убийственное желание лечь с ней. Я закрыл коридор и все двери, под все существующие зазоры-по мокрому полотенцу. Таковые у меня всегда были для подобного случая, я готовился к этому большую часть своей жизни. Теперь, засыпая и работая в одной комнате, лишившись возможности спать, нормально есть и видеть солннчный свет, я испытывал большее счастье. Это была не просто удовлетворенность-те люди, которые обитают снаружи, не поймут моей цели. Им чужды мои чувства, и мне никого нельзя впустить сюда. Входная дверь закрыта на все обороты, и с ужасом я вскакиваю по ночам проверять её. Как бы долго я не описывал протсходящее со мной и моей женщиной, нашим отношениям стояла угроза стать короче, чем обычно. Эти дни тянулись вечно, пока однажды мне не позвонили с угрозами. Вновь невероятная ненависть. Я не был рожден, чтобы убить кого-то, но мне казалось, что это единственная возможность остаться одному хотябы на время.
Держал их на пороге и не пускал, дальше я слабо чего помню. У меня начался припадок, коих раньше я не видывал. Казалось, все было в моей крови, я цеплялся ногтями отчаянно за косяк и рвался, пока меня тщетно пытались скрутить в полусидяще-смиренное положение. Я помню, как под их взглядамр она разлагалась, и пусть этот отрывок моей истории описан как личностные переживания, относящиеся больше к быту, нежели отношениям, но именно её восприятие окружения меня волновало больше всего. Последнее же, что я видел, как метался из угла в угол, пока по наитию не нащупал борт ванны. Кромка с желтоватым налетом уже была подо мной, мои глаза сжигали ядовитые пары,но увидев в мутной пелене её расстройство, я кинулся. Какого цвета были эти глаза? Какого цвета были её ногти, как пахла её шея? Я не зхнал о ней ничего. Наше одиночество, наше бесконечное молчание. Никогда не смог бы позхнакомиться с ней при жизхни. Любовь во всех своих живых красках пренадлежала не мне, но все её урывки, комки и попытки я отдавал этой чудесной женщине. Я так много упустил. Глубокое сожаление нахлынуло на меня, и мне казалось, я попусту потратил отведенное нам время. Мне не за чем было класть её в ванную, надеяться, что это заполнит пустоту. Наша встреча оказалась не такой уж и длинной.
Крепкие руки больно берут меня за плечи, ничего не происходит. Я не окунаюсь в желтую воду, но лицо мокрое от слез. Уже немой, но эти руки выдавливают из меня мычание, боль. Заставляют биться, и в конечном счете я падаю в свою же постель.
Друзья пришли. Будут заставлять наводить порядок.
Я, как ребенок, на мгновение забегал в ванну, чтобы потрясенно увидеть свою находку: она, лежащая, выглядела бесподобно, но едкий запах не давал мне быть рядом. Где-то на периферии я мог подглядывать за ней, смотря через дверную щель, одевая очки задерживая дыхание. Убийственное желание лечь с ней. Я закрыл коридор и все двери, под все существующие зазоры-по мокрому полотенцу. Таковые у меня всегда были для подобного случая, я готовился к этому большую часть своей жизни. Теперь, засыпая и работая в одной комнате, лишившись возможности спать, нормально есть и видеть солннчный свет, я испытывал большее счастье. Это была не просто удовлетворенность-те люди, которые обитают снаружи, не поймут моей цели. Им чужды мои чувства, и мне никого нельзя впустить сюда. Входная дверь закрыта на все обороты, и с ужасом я вскакиваю по ночам проверять её. Как бы долго я не описывал протсходящее со мной и моей женщиной, нашим отношениям стояла угроза стать короче, чем обычно. Эти дни тянулись вечно, пока однажды мне не позвонили с угрозами. Вновь невероятная ненависть. Я не был рожден, чтобы убить кого-то, но мне казалось, что это единственная возможность остаться одному хотябы на время.
Держал их на пороге и не пускал, дальше я слабо чего помню. У меня начался припадок, коих раньше я не видывал. Казалось, все было в моей крови, я цеплялся ногтями отчаянно за косяк и рвался, пока меня тщетно пытались скрутить в полусидяще-смиренное положение. Я помню, как под их взглядамр она разлагалась, и пусть этот отрывок моей истории описан как личностные переживания, относящиеся больше к быту, нежели отношениям, но именно её восприятие окружения меня волновало больше всего. Последнее же, что я видел, как метался из угла в угол, пока по наитию не нащупал борт ванны. Кромка с желтоватым налетом уже была подо мной, мои глаза сжигали ядовитые пары,но увидев в мутной пелене её расстройство, я кинулся. Какого цвета были эти глаза? Какого цвета были её ногти, как пахла её шея? Я не зхнал о ней ничего. Наше одиночество, наше бесконечное молчание. Никогда не смог бы позхнакомиться с ней при жизхни. Любовь во всех своих живых красках пренадлежала не мне, но все её урывки, комки и попытки я отдавал этой чудесной женщине. Я так много упустил. Глубокое сожаление нахлынуло на меня, и мне казалось, я попусту потратил отведенное нам время. Мне не за чем было класть её в ванную, надеяться, что это заполнит пустоту. Наша встреча оказалась не такой уж и длинной.
Крепкие руки больно берут меня за плечи, ничего не происходит. Я не окунаюсь в желтую воду, но лицо мокрое от слез. Уже немой, но эти руки выдавливают из меня мычание, боль. Заставляют биться, и в конечном счете я падаю в свою же постель.
Друзья пришли. Будут заставлять наводить порядок.